конторская тетрадь №5

То есть, конечно, писаны они не тогда, а пару-тройку дней назад. Но с тогдашних слайдов.

Окрестности нашей моиповской базы в Гигиреве, частично описанные в соответствующих главах мЭмуара - бетонная дорога курсов "Выстрел" с соответствующим названием Военка и остатки старого барского сада по дороге от автобусной остановки.

Съездил в прошлую субботу по местам боевого детства. Очень уж зима акварельная. Нащелкал полтыщи снимков - штук десять можно освоить на предмет акварели.
Тем более, на Draw more! объявлена неделя "один день - один рисунок". Никуда не деться, приходится соответствовать...

Итак, троды плудов этой недели:



( еще шесть штук )

В Кальпе рыбный рынок - это рыбацкий порт.



Ну, а это колхозный рынок в Костроме со снимка 1975 года. Последнего перед тем, как у меня скоммуниздили фотоаппарат - в том самом доме, что на заднем плане.

Совести ко Дню Рождения (с небольшим запозданием)



Отмечали тут позавчера ДР sov_est и неоднократно вспоминали аналогичный день восьмилетней давности. На моей памяти это, вне всякого сомнения, самая яркая ее днюха, хотя, говорят, во времена до нашего с ней знакомства случались и покруче. Не знаю, не знаю, утверждать наверняка того, чего не видел сам, не могу.

Праздновали мы тогда в Питере, в кафе, принадлежавшем на паях одному из Совестиных знакомых. Собственно, праздник носил особый характер, потому как Совесть тогда только-только перебралась в Нерезиновую, так что это мероприятие стало, можно сказать, ее прощальной питерской гастролью. По этому поводу народу собралось изрядно, и не только знакомых, но и знакомых знакомых, друзей и родственников Кролика, и т.д., и т.п. Ради такого случая дружественная нам тогда администрация кафе выделила банкетный зал с отдельным туалетом, дверь в который располагалась аккурат во главе стола рядом с двусмысленной картиной, изображавшей троицу бравых питерских пожарных, голых по пояс, но в медных касках и с брандспойтами наготове.

Как вы понимаете, месяц стоял ноябрь, по-питерски холодный и промозглый. Алкоголь мы и гости приносили с собой, поскольку лицензии на спаивание русского народа заведение еще не получило. Впрочем, особых проблем с этим не ожидалось: в соседнем с Совестью доме располагался алкогольный супермаркет "Норман" (появившийся, кстати, с нынешнего года и в Москве), куда мы и зашли по дороге на мероприятие. Погода располагала к чему-то хорошо сугревающему; я все искал честную перцовку, но она тогда уже повымерла, а на ее месте стояла всякая фигня с медом... ну, решительно не то. Тут я и увидел, как мне показалось, именно "то" - водчилу с перцем и чесноком от неизвестного мне производителя, которых уже тогда развелось как собак нерезаных. Со вздохом облегчения я взял две бутылки, добавил еще некоторое количество красненького, и мы, звеня бутылками, поехали с Васьки на Сенную.

В кафе мы приехали чуть загодя: гости еще не начали собираться. Вернее, начали, но все какие-то незнакомые - не только мне, что для понаехавшего москаля было бы более чем естественно, но и исконно питерской Совести. Впрочем, наш знакомый совладелец кафе их явно знал, так что места за столом хватило и им, и начавшим подтягиваться Совестиным друзьям.

Я же, озябнув по дороге, жаждал согреться. Опять-таки, и испробовать незнакомое мне питье стоило. Я свернул крышку с первой бутылки, налил себе стопку...
...и немедленно выпил...
...и сразу же понял, что как порядочный мужчина просто обязан выпить обе этих бутылки, ибо поить такой гадостью порядочных людей, тем более, друзей Совести, не имею никакого морального права.

Осознав эту печальную истину, я честно попытался исполнить свой долг порядочного мужчины, поэтому значительная часть происходившего видится мне несколько расплывчато и в багровой дымке. Однако некоторые события того вечера сумели не только пробиться к моему затуманенному алкоголем сознанию, но и зафиксироваться в памяти.

Первым таким событием стал юный официант Кирюша. В самый разгар веселья он ухитрился грохнуть на пол поднос, полный разнообразных коктейлей. Звону было - мало не покажется. Официант Кирюша залился краской, извинился, собрал на поднос осколки и побежал обратно в бар за коктейлями. Вступив же в наш банкетный зал с новым полным подносом, он, разумеется, поскользнулся на пролитых им же коктейлях и размазался по полу. Вместе с подносом и коктейлями. В общем, градус всеобщего веселья при виде этого заметно повысился.

Виновница второго события осталась безымянной. То есть, почти безымянной: имя ее все-таки прозвучало, только я его не помню. Пусть будет, скажем, Люся.

Как я уже говорил, пировали мы в отдельном банкетном зале, главными приметами которого были картина с полуголыми пожарными и отдельный туалет. Второй туалет располагался в другом конце кафе и обслуживал обычных посетителей, причем на них всех его явно не хватало.

Так вот, когда все набрались уже до блаженно-веселого состояния, к нам в зал вдруг ворвалась совершенно никому не знакомая, сильно накрашенная дама. Ни на кого не глядя, она пулей пролетела через помещение, ворвалась в наш привелегированный сортир и захлопнула за собой дверь.

В зале воцарилось недоуменное молчание. Однако ничего нового, вроде, не происходило, и постепенно народ потянулся к своим вилкам и рюмкам. Тут дверь сортира приоткрылась, и все снова застыли.

Из-за двери высунулась рука и принялась шарить по стене с поисках выключателя.
Этого все, конечно, не стерпели и принялись хором давать руке советы.
- Выше! Выше! А теперь правее! Да правее же, дура, а ты налево тянешься!..
Не прошло и минуты, как рука все-таки нашарила выключатель и убралась внутрь. Щелкнула задвижка.

Почти сразу же в зал ворвалась вторая, тоже сильно накрашенная дама и забарабанила в дверь туалета.

- Люсь! - кричала сильно накрашенная дама. - Люсь, открой, это я!

Когда Люся с подругой, наконец, вышли обратно, их встречали аплодисментами.



Не знаю, чем бы для меня кончилось спасение гостей от водки с чесноком. Хорошо еще, где-то в начале второй бутылки подъехала компания друзей-джиперов. Эти бывалые, привычные ко всему мачо помогли мне добить эту гадость... кажется, им даже понравилось.
Любопытно то, что Совесть даже не оценила тогда моего близкого к полену состояния. Она заметила только, что я, обыкновенно избыточно разговорчивый, сделался необыкновенно тих, но приписала это моему смущению перед обилием ее питерских друзей и знакомых.
Смущению! Моему!!!

Собственно, именно в этом состоянии полена с намертво зажатыми тормозами меня и отвезли домой на Ваську.

А уже после нашего отъезда имело место третье событие, когда друг-джипер от избытка молодецких чувств метнул банкетку в тяжелую портьеру – и, разумеется, угодил точно в лобешник другому другу, флейтисту (правда, мощного сложения, что его, наверное, и спасло). Уж не водка ли с чесноком была тому виной?

или самые счастливые моменты детства

(опять-таки, в качестве комментов это все уже всплывало здесь, может, даже не раз. Но отдельным постом не было)

Оба момента имели место в Абрамцеве, году в шестьдесят втором.

Первому моменту предшествовало общение с компанией мальчишек, детей обслуживающего персонала музея. Гуляли это мы как-то раз у овражка за церковью - и нашли неизвестно откуда взявшуюся там лампочку. Обычную, накаливания, само собой перегоревшую.

Старшему в нашей компании исполнилось уже семь лет, и он хорошо знал, что делать с таким сокровищем. Нет, не сунуть в рот, чтобы вынимать ее потом с помощью врача - на такую ерунду этот познавший жизнь юноша не разменивался. Мы нашли хороший камень, о который он эту лампочку и жахнул.

Я в первый раз в жизни наблюдал взрыв вакуумного прибора, и зрелище это мне понравилось. Очень красиво разлетелось правильным кругом облачко мелких стеклянных осколков. Разлетелось - и все. Больше лампочек под рукой не было, и мы отправились дальше на поиски других доступных приключений.

Прошло несколько недель, а может и пара месяцев. Вернувшись с очередной прогулки, я поднялся на крыльцо Теремка и обнаружил стоящий в углу у двери картонный ящик. В ящике лежали аккуратно упакованные в картонные обоймы лампочки. Новенькие, ненадеванные.
Я долго боролся с собой. Понятное дело, привезли эти лампочки явно не для того, чтобы их били... но очень уж красивым облачком разлетались осколки.

В конце концов я решил, что от одной лампочки наш домик не обеднеет. Я высвободил ее из картонной упаковки и спустил ее с крыльца на каменную отмостку.

Облачко осколков разлетелось правильным кругом.

Где-то на четвертой или пятой лампочке приехал из Москвы папа.

Меня даже не отшлепали, только отругали, и то, как я сейчас понимаю, не очень уж сурово. Наверное, папа меня понимал.

Вторая история с лампочкой была родителями санкционирована целиком и полностью.

На день рождения мне подарили пистолет. Он пулял пластмассовыми дротиками с резиновыми присосками. Ничего так пулял, только эти дротики с присосками довольно быстро порастерялись. Голь на выдумки хитра - главный музейный художник Вильямс Невский приладил вместо этих присосок обычные карандаши, вырезав на незаточенном их конце соответствующий желобок. Карандашами пистолет пулял еще лучше, а главное, их не страшно было потерять - чего-чего, а карандашей у нас в Теремке было.

Где-то через пару недель после дня рождения к нам понаехали гости - кажется, папины друзья. Все славно посидели за столом, а потом, уже совсем хорошие, затеяли стрельбу из моего пистолета по единственной в большой комнате Теремка лампочке.

Пистолет переходил по кругу. Мне тоже давали пальнуть, само собой, но мне этого было мало. Чей, в конце концов, был пистолет? В ожидании своей очереди я стоял, дулся и остро ненавидел понаехавших стрелков.

Однако кончилось все просто замечательно, о таком я и мечтать не мог. Подошла моя очередь, я вставил карандаш в ствол до щелчка, поднял пистолет, прицелился и нажал курок.

Пистолет выплюнул карандаш, а вместе с ним все свои железные потроха: пружинку, винтики, гаечки... Что-то из этого попало-таки в лампочку, и комната погрузилась во тьму.

Моментов, равных этому по полноте счастья, было в моей жизни немного - хорошо, если десяток наберется.

Зашел чего-то вчера разговор о Санторини...

Вдруг отыскался на просторах Сети снимок того дома, что я рисовал позавчера. В его нынешнем состоянии.


Ну, и рисунок тридцатипятилетней давности - примерно с этого же ракурса.

как мы под это отплясывали в гипротеатровские годы...