genrich_william (![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png)
genrich_william) wrote2015-11-23 11:47 pm
genrich_william) wrote2015-11-23 11:47 pm
Entry tags:
Про работу - 2. Ленин, Брежнев и колготки
Осенью того же, семьдесят девятого года мы переехали на Левшинский, под бок к остальным мастерским. Институт как раз урвал себе соседний трехэтажный дом. Основной, шестиэтажный, был из красного кирпича - ну, а этот в побелке. Так они и стали называться: Красный Дом и Белый.
Фотографий обоих домов я в Сети не нашел, пришлось гулять по Google Earth. Красный Дом - со стороны Большого Левшинского. Вон он там, на заднем плане в центре кадра краснеется.
С Белым Домом хуже: он со стороны улиц почти не виден. Там, в глубине наш родной подъезд.
Ремонтировали Белый Дом по частям, и мы по мере ремонта перемещались с этажа на этаж, из комнаты в комнату. Сначала мы сидели в бывшей коммуналке на втором этаже. Настоящей коммуналке, с газовой колонкой в ванной, мышами и тараканами. Старожил нашей мастерской, ветеран Гипротеатра, ровесница египетских пирамид Саломея Максимовна Гельфер рассказывала:
- Коля, вы знаете, я вчера приехала на работу рано-рано, и там, у туалета, их (мышей) было столько, было столько... Я подхожу, а они все "пи-пи-пи"! Знаете, Коля (тут Саломея Максимовна заговорщически понизила голос), мне кажется, у них там была свадьба!
Как-то вечером я спустился со своего второго этажа заказать в хозяйственном отделе машину на завтра - уже и не помню, куда и зачем. Спохватился я поздновато: в отделе не оказалось ни души - и вообще, в той коммуналке, где они сидели, стояла почти кромешная темнота. Свет проникал в холл только у меня из-за спины, с лестничной площадки, а еще сквозь две фрамуги над дверьми хозяйственного отдела и второй комнаты, остававшейся пока бесхозной и потому превращенной в филиал склада. Я поднял взгляд на первую фрамугу - ничего, темнота. Я поднял взгляд на вторую фрамугу - и вздрогнул. Из темной комнаты на меня кто-то смотрел. Неестественно огромная лысая голова с немигающим взглядом. Прошло никак не меньше двух или трех секунд, прежде чем я понял, что это не йети и не зомби, а стоящий на фоне окна на шкафу бюст Владимира Ильича Ульянова / Ленина.
С этим же бюстом связана еще одна история, случившаяся спустя год.
К этому времени численность мастерской выросла едва ли не вдвое. МХАТ строился, наш дом офицеров тоже понемногу вырастал из земли, появились какие-то новые объекты, вот и рабочих рук прибавилось. Одна из новых дам-конструкторов, бывшая волейболистка, в описываемый момент развелась с мужем-тунеядцем (по ее словам) и воспитывала сына одна. Главным и почти единственным содержанием ее жизни стало (и продолжалось на протяжении всего нашего знакомства) стремление урвать у мужа еще алиментов, при этом она целый день трепалась по телефону с подругами, жалуясь на вероломство мужчин в целом и тунеядца бывшего мужа в частности, а также на бестолковость советского суда. Сидела эта дама в дальней комнате конструкторов - то есть, не совсем комнате, а половине бывшего коммунального коридора, перегороженного тонкой фанерной перегородкой. С другой стороны перегородки сначала имел место ремонт, а потом ее обтянули кумачом, поставили перед ней бюст Владимира Ильича, и та половина коридора сделалась холлом перед кабинетами руководства - директора, главного архитектора и секретаря парткома.
В результате я как-то раз, ожидая своей очереди зайти с каким-то вопросом к начальству, вздрогнул, услышав, как Владимир Ильич женским голосом жалуется на то, что изверг-бывший муж даже трешки к алиментам жалеет, когда по совести с него полагалось бы содрать двадцать пять, а то и тридцать.
В Белом Доме я проработал еще почти десять лет - девять, и еще год уже уволившись, на полставки. За это время я женился, развелся, пережил две роковых влюбленности - в общем, жизнь была насыщенная. Да и во всей стране в это время назревали перемены - назревали и назрели.
На четвертый год моей работы в "Гипротеатре", когда я переехал со второго этажа Белого Дома на третий и чертил уже не лестницы, а подвесные потолки и прочие штуки, вполне важные для интерьера, а иногда даже и планировками занимался, умер казавшийся вечным Леонид Ильич Брежнев. От августейших кончин мы как-то отвыкли, поэтому настроение у всех было подавленное. В день похорон все собрались у приемника, только конструктор Татьяна Михайловна Бекетова - та самая, которая висела по пояс из окна МХАТа во время перестрелки - отважилась выбраться в город.
Вернулась она расстроенная.
- Ну, как там? - допрашивали ее.
- Грустно там, - отвечала она. - Флаги траурные... Люди грустные... На Калинина, в "Весне", - Татьяна Михайловна всхлипнула, - колготки дают!
Колготки - дело серьезное. Надо сказать, дефицитным тогда сделалось много всего - и чай со слоном, и хорошее пиво, и - в числе многого другого прочего - колготки. Нам, мужчинам, понять это было не очень просто, а вот женщины страдали. И, разумеется, искали пути выхода из этого колготочного кризиса.
Искали - и нашли. Голь на выдумки хитра; взрослые колготки исчезли, но детские почему-то оставались. Умелицы насобачились выдергивать из них нужную нитку так, что они распускались до вполне себе взрослой длины. У нас в мастерской такой умелицей стала Маринка Бубнова по прозвищу Бубленка.
Прозвище свое она заработала еще в первый год своей работы в "Гипротеатре" - занималась она МХАТом, но больше поисками новой дубленки. Эти поиски занимали все ее мысли, и в результате на одном из чертежей отделки появилась гениальная надпись:
СТЕНА В ОСЯХ "В - Г" БЕТОННАЯ, С НАЧЁСОМ.
С начёсом, Карл!
Вот эта самая Бубленка научилась выдергивать нужную нитку, и вся мастерская таскала ей для этого детские колготки. И все шло хорошо до тех пор, пока детские колготки ей не принес мой бригадир, жена которого тоже страдала от дефицита. Бубленка взяла его... то есть, детские колготки, р-раз - и одна нога сделалась нужной длины, два - и вторая... Вторая длиннее не стала, зато сделалась полуметровой ширины. Не ту, видать, нитку выдернула Бубленка.
Меня при виде этих, заметно асимметричных колготок пробило на такое хихи, что Бубленка некоторое время со мной не разговаривала.
Фотографий обоих домов я в Сети не нашел, пришлось гулять по Google Earth. Красный Дом - со стороны Большого Левшинского. Вон он там, на заднем плане в центре кадра краснеется.
С Белым Домом хуже: он со стороны улиц почти не виден. Там, в глубине наш родной подъезд.
Ремонтировали Белый Дом по частям, и мы по мере ремонта перемещались с этажа на этаж, из комнаты в комнату. Сначала мы сидели в бывшей коммуналке на втором этаже. Настоящей коммуналке, с газовой колонкой в ванной, мышами и тараканами. Старожил нашей мастерской, ветеран Гипротеатра, ровесница египетских пирамид Саломея Максимовна Гельфер рассказывала:
- Коля, вы знаете, я вчера приехала на работу рано-рано, и там, у туалета, их (мышей) было столько, было столько... Я подхожу, а они все "пи-пи-пи"! Знаете, Коля (тут Саломея Максимовна заговорщически понизила голос), мне кажется, у них там была свадьба!
Как-то вечером я спустился со своего второго этажа заказать в хозяйственном отделе машину на завтра - уже и не помню, куда и зачем. Спохватился я поздновато: в отделе не оказалось ни души - и вообще, в той коммуналке, где они сидели, стояла почти кромешная темнота. Свет проникал в холл только у меня из-за спины, с лестничной площадки, а еще сквозь две фрамуги над дверьми хозяйственного отдела и второй комнаты, остававшейся пока бесхозной и потому превращенной в филиал склада. Я поднял взгляд на первую фрамугу - ничего, темнота. Я поднял взгляд на вторую фрамугу - и вздрогнул. Из темной комнаты на меня кто-то смотрел. Неестественно огромная лысая голова с немигающим взглядом. Прошло никак не меньше двух или трех секунд, прежде чем я понял, что это не йети и не зомби, а стоящий на фоне окна на шкафу бюст Владимира Ильича Ульянова / Ленина.
С этим же бюстом связана еще одна история, случившаяся спустя год.
К этому времени численность мастерской выросла едва ли не вдвое. МХАТ строился, наш дом офицеров тоже понемногу вырастал из земли, появились какие-то новые объекты, вот и рабочих рук прибавилось. Одна из новых дам-конструкторов, бывшая волейболистка, в описываемый момент развелась с мужем-тунеядцем (по ее словам) и воспитывала сына одна. Главным и почти единственным содержанием ее жизни стало (и продолжалось на протяжении всего нашего знакомства) стремление урвать у мужа еще алиментов, при этом она целый день трепалась по телефону с подругами, жалуясь на вероломство мужчин в целом и тунеядца бывшего мужа в частности, а также на бестолковость советского суда. Сидела эта дама в дальней комнате конструкторов - то есть, не совсем комнате, а половине бывшего коммунального коридора, перегороженного тонкой фанерной перегородкой. С другой стороны перегородки сначала имел место ремонт, а потом ее обтянули кумачом, поставили перед ней бюст Владимира Ильича, и та половина коридора сделалась холлом перед кабинетами руководства - директора, главного архитектора и секретаря парткома.
В результате я как-то раз, ожидая своей очереди зайти с каким-то вопросом к начальству, вздрогнул, услышав, как Владимир Ильич женским голосом жалуется на то, что изверг-бывший муж даже трешки к алиментам жалеет, когда по совести с него полагалось бы содрать двадцать пять, а то и тридцать.
В Белом Доме я проработал еще почти десять лет - девять, и еще год уже уволившись, на полставки. За это время я женился, развелся, пережил две роковых влюбленности - в общем, жизнь была насыщенная. Да и во всей стране в это время назревали перемены - назревали и назрели.
На четвертый год моей работы в "Гипротеатре", когда я переехал со второго этажа Белого Дома на третий и чертил уже не лестницы, а подвесные потолки и прочие штуки, вполне важные для интерьера, а иногда даже и планировками занимался, умер казавшийся вечным Леонид Ильич Брежнев. От августейших кончин мы как-то отвыкли, поэтому настроение у всех было подавленное. В день похорон все собрались у приемника, только конструктор Татьяна Михайловна Бекетова - та самая, которая висела по пояс из окна МХАТа во время перестрелки - отважилась выбраться в город.
Вернулась она расстроенная.
- Ну, как там? - допрашивали ее.
- Грустно там, - отвечала она. - Флаги траурные... Люди грустные... На Калинина, в "Весне", - Татьяна Михайловна всхлипнула, - колготки дают!
Колготки - дело серьезное. Надо сказать, дефицитным тогда сделалось много всего - и чай со слоном, и хорошее пиво, и - в числе многого другого прочего - колготки. Нам, мужчинам, понять это было не очень просто, а вот женщины страдали. И, разумеется, искали пути выхода из этого колготочного кризиса.
Искали - и нашли. Голь на выдумки хитра; взрослые колготки исчезли, но детские почему-то оставались. Умелицы насобачились выдергивать из них нужную нитку так, что они распускались до вполне себе взрослой длины. У нас в мастерской такой умелицей стала Маринка Бубнова по прозвищу Бубленка.
Прозвище свое она заработала еще в первый год своей работы в "Гипротеатре" - занималась она МХАТом, но больше поисками новой дубленки. Эти поиски занимали все ее мысли, и в результате на одном из чертежей отделки появилась гениальная надпись:
СТЕНА В ОСЯХ "В - Г" БЕТОННАЯ, С НАЧЁСОМ.
С начёсом, Карл!
Вот эта самая Бубленка научилась выдергивать нужную нитку, и вся мастерская таскала ей для этого детские колготки. И все шло хорошо до тех пор, пока детские колготки ей не принес мой бригадир, жена которого тоже страдала от дефицита. Бубленка взяла его... то есть, детские колготки, р-раз - и одна нога сделалась нужной длины, два - и вторая... Вторая длиннее не стала, зато сделалась полуметровой ширины. Не ту, видать, нитку выдернула Бубленка.
Меня при виде этих, заметно асимметричных колготок пробило на такое хихи, что Бубленка некоторое время со мной не разговаривала.
no subject
Где красный дом, я вроде понимаю, там была детская площадка, а теперь какое-то уродливое здание с охраной. Дальше к Кропоткинской здание, перпендикулярное переулку, там когда-то была прачечная, потом конюшни. А вот где был белый - никак не соображу.
no subject
В Белом после нас еще Яблоко сидело.
no subject